Verba volant, scripta manent
ДУРОЧКАКолокольчик звякнул, когда Марта открыла стеклянную дверь и вошла в старинную сумрачную аптеку, пропахшую мятой и эвкалиптом. Полки огромного, во всю стену, деревянного шкафа позади прилавка были заставлены пузатыми хрустальными бутылочками, железными баночками всевозможных форм и размеров, кремового цвета бумажными коробочками с разноцветными этикетками. На звук колокольчика откуда-то из-под облупленного прилавка вынырнул маленький щуплый старикашка в чистом белом халате и шапочке, которая еле держалась на торчащих в разные стороны жестких серебряных волосах, уши старика заросли седой пушистой шерстью, густые брови срослись на переносице. Для аптекаря он был не слишком приветлив и при виде постоянной клиентки только раздраженно нахмурился:
– Госпожа Марта, вы совсем недавно приходили за лекарством. Я предупреждал, передозировка грозит серьезными последствиями, вплоть до летального исхода. Не лучше ли обратиться к врачу?
– Я не пойду к врачу, – голос девушки прозвучал тише шелеста травы, – он не поможет, а выражение лица у него всегда такое, будто я умирающая. Но вы-то знаете, что с моей болезнью живут долгие годы. У вас есть душевное обезболивающее?
– Я не имею права без рецепта врача продавать сильнодействующие лекарства. Другие средства вы уже пробовали.
– Пробовали, – еле слышным эхом отозвалась Марта.
– Шесть месяцев назад, помните, вы пришли и попросили снотворное? Я дал вам легкую сладкую микстуру из нежности, лунного света и горячего молока с мёдом. Нужно было ее принимать по три столовых ложки на ночь, но вы добавляли лекарство в утренний кофе, а потом спали целый день до позднего вечера.
– Но…
– Никаких «но». Немудрено, что через две недели вы вернулись плакать у меня в аптеке, пугая редких посетителей. В нашем провинциальном городке так мало болеют и еще реже плачут, люди, наверняка, подумали, что надвигается страшная эпидемия. Тогда я разозлился и продал Вам горькое лекарство на основе полыни обиды с ромашковым настоем из отборных лепестков: «не любит», «плюнет» и «к чёрту пошлет». А вы что сделали? Вы в него добавили фруктозу мечты, и оно перестало действовать.
– Оно на вкус слишком горькое, я думала…
– Почему вы думали, что лекарство должно быть непременно сладким? Вы же не ребёнок. А три месяца назад пожаловались, что задыхаетесь. Я сжалился над вами и продал спрей из ветра разочарований с запахом досады и привкусом табака, прописав постельный режим. А вы что сделали? Вышли на улицу распространять свои вирусы счастья на неповинных прохожих. Мне пришлось срочно лечить пол-округи от эйфории таблетками лени.
– Мне понравился табачный привкус и запах досады.
– Да? И поэтому вы за двое суток распылили дозу, рассчитанную минимум лет на 20? Неудивительно, что в итоге заработали тяжелую форму аллергии на разлуку. Чтобы вы не кусали локти, я дал вам успокоительное в виде мятной бумажной жвачки. Вы ее жевали? Нет, вы ее глотали в огромных количествах, как маленькая, получили несварение желудка, стали стремительно худеть и ничего не могли есть. Тогда я вам продал черный порошок угара работы и прозрачные капли седьмого пота, надеясь, что хоть они приведут вас в чувство, вы ведь кружевница, должны были сидеть день-деньской плести кружево. Но вместо этого вы отправились к колдуньям, что плетут человеческие судьбы, и попросили научить вас плести паутину слов.
Вы оплели трогательными стихами весь город, разведя жуткую антисанитарию. Стыдитесь, госпожа Марта, вы мне постоянно добавляете ненужные хлопоты.
– Простите, я не хотела.
– Объясните мне, ради всего святого, зачем вы неделю назад оставили ампулы ревности на солнце? Их нужно было держать в холодильнике и делать уколы от аритмии утром и вечером прямо в сердце. Едкая жидкость протухла, превратившись в нежную, светлую грусть. Мне нечем больше облегчить ваши страдания, госпожа Марта, хотя, – седой аптекарь поставил стремянку, забрался на самый верх, почти под потолок, и достал с полки шкафа покрытый пылью большой флакон с мутной, вязкой жидкостью, – это концентрированный сгусток времени «Серые будни». Не переусердствуйте на этот раз. Принимать строго по одной чайной ложке три раза в день после еды и ваши дни станут серыми, унылыми и безрадостными, зато, когда пройдет Время, вы перестанете чувствовать боль. Пять золотых монет в кассу, пожалуйста, и не отнимайте у меня больше драгоценного времени.
Марта расплатилась, забрала пыльный флакон и вышла из аптеки. Стоя на пороге, она огляделась по сторонам, ей показалось, что весь город принимал сегодня утром несколько ложек серых будней, так кругом было безрадостно и тоскливо. Хмурое небо угрожающе нависло над крышами маленьких хрупких домов с красными черепичными крышами, мелкий противный дождик равнодушно чмокал холодные лужи, деревья мёрзли и плакали под жестокими объятиями северного ветра. Марта с трудом вытащила пробку из флакона, а потом долго смотрела, как мутная серая жидкость течет в лужу, смешиваясь с грязью и радужными пятнами бензина.
Душевная боль становилась все сильнее, но Марта шла по унылому городу, блаженно улыбаясь, пусть лучше ее ждут вечные муки «Безответной любви», чем череда «Серых будней», размазанных во времени, что поделаешь, такой она уродилась, Дурочкой.
(С) Lucy Forrer
– Госпожа Марта, вы совсем недавно приходили за лекарством. Я предупреждал, передозировка грозит серьезными последствиями, вплоть до летального исхода. Не лучше ли обратиться к врачу?
– Я не пойду к врачу, – голос девушки прозвучал тише шелеста травы, – он не поможет, а выражение лица у него всегда такое, будто я умирающая. Но вы-то знаете, что с моей болезнью живут долгие годы. У вас есть душевное обезболивающее?
– Я не имею права без рецепта врача продавать сильнодействующие лекарства. Другие средства вы уже пробовали.
– Пробовали, – еле слышным эхом отозвалась Марта.
– Шесть месяцев назад, помните, вы пришли и попросили снотворное? Я дал вам легкую сладкую микстуру из нежности, лунного света и горячего молока с мёдом. Нужно было ее принимать по три столовых ложки на ночь, но вы добавляли лекарство в утренний кофе, а потом спали целый день до позднего вечера.
– Но…
– Никаких «но». Немудрено, что через две недели вы вернулись плакать у меня в аптеке, пугая редких посетителей. В нашем провинциальном городке так мало болеют и еще реже плачут, люди, наверняка, подумали, что надвигается страшная эпидемия. Тогда я разозлился и продал Вам горькое лекарство на основе полыни обиды с ромашковым настоем из отборных лепестков: «не любит», «плюнет» и «к чёрту пошлет». А вы что сделали? Вы в него добавили фруктозу мечты, и оно перестало действовать.
– Оно на вкус слишком горькое, я думала…
– Почему вы думали, что лекарство должно быть непременно сладким? Вы же не ребёнок. А три месяца назад пожаловались, что задыхаетесь. Я сжалился над вами и продал спрей из ветра разочарований с запахом досады и привкусом табака, прописав постельный режим. А вы что сделали? Вышли на улицу распространять свои вирусы счастья на неповинных прохожих. Мне пришлось срочно лечить пол-округи от эйфории таблетками лени.
– Мне понравился табачный привкус и запах досады.
– Да? И поэтому вы за двое суток распылили дозу, рассчитанную минимум лет на 20? Неудивительно, что в итоге заработали тяжелую форму аллергии на разлуку. Чтобы вы не кусали локти, я дал вам успокоительное в виде мятной бумажной жвачки. Вы ее жевали? Нет, вы ее глотали в огромных количествах, как маленькая, получили несварение желудка, стали стремительно худеть и ничего не могли есть. Тогда я вам продал черный порошок угара работы и прозрачные капли седьмого пота, надеясь, что хоть они приведут вас в чувство, вы ведь кружевница, должны были сидеть день-деньской плести кружево. Но вместо этого вы отправились к колдуньям, что плетут человеческие судьбы, и попросили научить вас плести паутину слов.
Вы оплели трогательными стихами весь город, разведя жуткую антисанитарию. Стыдитесь, госпожа Марта, вы мне постоянно добавляете ненужные хлопоты.
– Простите, я не хотела.
– Объясните мне, ради всего святого, зачем вы неделю назад оставили ампулы ревности на солнце? Их нужно было держать в холодильнике и делать уколы от аритмии утром и вечером прямо в сердце. Едкая жидкость протухла, превратившись в нежную, светлую грусть. Мне нечем больше облегчить ваши страдания, госпожа Марта, хотя, – седой аптекарь поставил стремянку, забрался на самый верх, почти под потолок, и достал с полки шкафа покрытый пылью большой флакон с мутной, вязкой жидкостью, – это концентрированный сгусток времени «Серые будни». Не переусердствуйте на этот раз. Принимать строго по одной чайной ложке три раза в день после еды и ваши дни станут серыми, унылыми и безрадостными, зато, когда пройдет Время, вы перестанете чувствовать боль. Пять золотых монет в кассу, пожалуйста, и не отнимайте у меня больше драгоценного времени.
Марта расплатилась, забрала пыльный флакон и вышла из аптеки. Стоя на пороге, она огляделась по сторонам, ей показалось, что весь город принимал сегодня утром несколько ложек серых будней, так кругом было безрадостно и тоскливо. Хмурое небо угрожающе нависло над крышами маленьких хрупких домов с красными черепичными крышами, мелкий противный дождик равнодушно чмокал холодные лужи, деревья мёрзли и плакали под жестокими объятиями северного ветра. Марта с трудом вытащила пробку из флакона, а потом долго смотрела, как мутная серая жидкость течет в лужу, смешиваясь с грязью и радужными пятнами бензина.
Душевная боль становилась все сильнее, но Марта шла по унылому городу, блаженно улыбаясь, пусть лучше ее ждут вечные муки «Безответной любви», чем череда «Серых будней», размазанных во времени, что поделаешь, такой она уродилась, Дурочкой.
(С) Lucy Forrer
@темы: Текст, Настроение
.
.
